Испытание смертью или Железный филателист - Страница 65

Бабушка назвала бы такого «авантажным, интересным мужчиной». Он сразу понравился Алексею, потому что был похож на его учителя Зельмана Шмулевича.

Если бы Козлов не знал, что отец Щерцовского погиб в Бухенвальде, точно бы спросил, не родственники ли они. Ведь в Вологде все похожие друг на друга люди оказывались родней.

Но в этом человеке было что-то неуловимо отличающее его от Зельмана Шмулевича и даже преподавателей Института международных отношений. И дело было даже не в трубке, которую он покуривал, а в какой-то непонятной, одновременно подкупающей и пугающей свободе, легкости и яркости его манер.

— Здравствуйте, — вежливо ответил Алексей и признался: — Если честно, то мне памятник не нравится. Он как-то нависает над человеком.

— Приятно видеть молодого человека с таким великолепным чувством формы, — похвалил его собеседник. — Я видел скульптуры Фидия и каждое утро, глядя на памятник Долгорукому, думаю, что если это прогресс — я готов выброситься из моего окна.

— А кто это — Фидий? — не понял Козлов.

— Великий древнегреческий скульптор и архитектор. Друг Перикла, — пояснил человек. — Значит, вы учитесь не живописи и архитектуре.

— Совсем нет, — смутился Алексей.

— Имейте в виду, чтобы поддержать беседу в хорошем обществе, необходимо изучить историю искусства. А где же вы учитесь?

— В Институте международных отношений, — гордо объявил Алексей. — Я — будущий дипломат.

— Институт международных отношений… это на Метростроевской улице, бывшей Остоженке?

— На Метростроевской.

— Давайте знакомиться. Я — Илья Григорьевич, — протянул он руку и полушутя, полусерьезно добавил: — Крепкое рукопожатие. Если наша дипломатия окажется в таких руках, то я спокоен за державу.

— Очень хотел попасть на открытие этого памятника месяц назад, но не получилось. Никогда не видел, как открывают памятники, — посетовал Алексей. — Зачем же они открыли памятник Долгорукому в день рождения Пушкина?

— А с этим памятником все несуразно! Сталин, когда посмотрел макет, попенял скульптору Орлову. «Почему у вас, товарищ Орлов, Долгорукий сидит на кобыле? Жеребец подчеркнет мужественность основателя Москвы», — посмеиваясь, рассказал Илья Григорьевич. — И ему сделали «мужественность» такой величины, что Никита Сергеевич Хрущев предложил перенести его с такой «мужественностью» поближе к Новодевичьему кладбищу!

Алексей растерялся от такого фамильярного обсуждения руководителей страны и решил уйти от темы:

— А прежде тут было пусто?

— Это место проклятое. До революции здесь стоял прекрасный монумент генералу Скобелеву. Его уничтожили в соответствии с ленинским планом монументальной пропаганды, Скобелев ведь служил царизму, — подмигнул собеседник и пыхнул трубочкой. — А вместо него поставили высоченный трехгранный обелиск в честь советской конституции. Он простоял год в одиночестве, а потом к нему добавили статую Свободы, которую лепили с племянницы Станиславского.

— Прямо вот на этом месте? — недоумевал Алексей, в его сознании не умещалась такая чехарда.

— Прямо на этом. Но тогда в Москве появился анекдот. «Почему Свобода именно против Моссовета? Потому что именно Моссовет против свободы!» — засмеялся человек. — Этот анекдот и атмосферные осадки решили судьбу Свободы — памятник был из недолговечных материалов и к концу тридцатых уже разваливался. Так что перед войной его взорвали однажды ночью под предлогом расчистки площади.

— Потрясающая история! Спасибо! — Алексей учился дипломатии и отвечал собеседнику по правилам этикета.

— Мариенгоф написал тогда: «Площадь… меняла памятники, как меняет мужей современная женщина…» И если Скобелев и Свобода вытягивали правую руку вверх, то Долгорукий почему-то показывает ею вниз, — усмехнулся Илья Григорьевич. — Рад был позабавить вас историей, а теперь, Алексей, мне надо на телеграф, отправить поздравительную открытку. — И протянул руку для прощания.

— Илья Григорьевич, вы позволите проводить вас? — спросил Козлов. — Я ведь тоже шел на телеграф, отправить письмо бабушке с дедушкой. Мне сказали, что с Центрального телеграфа письма доходят быстрее, чем из почтового ящика.

— Идемте, — кивнул собеседник, и они двинулись через улицу Горького. — Издалека приехали покорять столицу?

— Из Вологды. А сейчас прочитал на памятнике, что Москва и Вологда одногодки! — поделился Алексей. — Я с детства замечаю все детали и запоминаю все цифры, надо мной даже смеялись. Представляете, я родился в один день с товарищем Сталиным — двадцать первого декабря! Вырос в Вологде, где он был в ссылке. С детства мечтал его увидеть, а приехал в Москву именно в год его смерти, в 1953 году…

— Вы видите в этом какие-то знаки судьбы?

— Конечно! — Алексей оглянулся, перед тем как признаться в сокровенном. — Вы первый, кому я это говорю. Потому, что вы похожи на моего любимого учителя. Дата смерти товарища Сталина — пятое марта пятьдесят третьего года. Если написать цифры по порядку, получится 5353. А Институт международных отношений, куда я поступил в пятьдесят третьем году, стоит по адресу Метростроевская, пятьдесят три! Как вы думаете, что это значит?

— Я думаю, — собеседник замялся, — что вы интересно мыслите, интересно сопоставляете факты, и это значит, что вас ждет интересная судьба. Тем более что сейчас страна начинает отворять двери миру, и вашему поколению гарантирована очень интересная жизнь!

— Вы это в том смысле… — несмело спросил Козлов.