Испытание смертью или Железный филателист - Страница 33


К оглавлению

33

— Лихой парень, это посерьезней, чем потрошить крокодилов! Но почему его не защитило посольство Израиля? — удивился Отто. — Неужели оно «проглотило» портрет Гитлера?

— Конечно, «проглотило». Они ему порекомендовали продолжать начатую работу и не отвлекаться на вто-ростепенные обстоятельства. Гидон был раздавлен, одинок и беспомощен. Глаза безумные, речь бессвязная… Я хотела обратиться к психиатру, но ведь он мог рассказать врачу про ядерные испытания. Он уже не соображал, кому что говорит…

— Все равно не понимаю, откуда такие проблемы? Французы, начиная с шестидесятых, испытывали в алжирской Сахаре одну ядерную бомбу за другой. — Отто решил мягко уйти от больной для Тианы темы. — Кстати, у меня есть ценнейшая серия советских марок, выпущенных по поводу «Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой» шестьдесят третьего года. Они не очень красивые, но ты себе не представляешь, что я за них отдал.

— Отто, вижу, ты совсем не понимаешь, что здесь происходит. Мои родители из буров. Знаешь, что значит слово bоеr на африкаанс?

— Только если оно родственно немецкому слову bauer, — предположил Отто.

— Это однокоренные слова. Boer — крестьянин. Коротко и неказисто. В молодости мне казалось, что быть буром мало. Я презирала эту деревенщину и хотела стать гражданкой мира. Слава богу, до брака с Гидоном носила девичью фамилию матери — Дюплесси.

— А кто твой отец?

— Я его не помню, родители расстались после моего рождения, он уехал из ЮАР и больше никогда не интересовался мною. После развода мать вернула себе и мне фамилию Дюплесси, и я гордо носила ее среди всех этих грубых Де Гроотов и Ван дер Графов. Подруги завидовали, а учительницы не могли правильно выговорить ее своей голландской гортанью и ненавидели меня за это.

— Дюплесси… — попробовал на слух Отто. — Изящно!

— В Сорбонне я пыталась найти ветки генеалогического древа, растущие из аристократического прошлого. Мама знала, что наши предки из гугенотов, убежавших в Африку от гонений католиков. Ведь после Варфоломеевской ночи протестантам веками снились кошмары.

— Удалось что-нибудь найти?

— Удалось узнать, что настоящее имя кардинала Ришелье — Арман Жан дю Плесси.

— Кардинала Ришелье из «Трех мушкетеров»? — переспросил Отто.

— Как историк, я бы сказала, что его прототипа. Ведь книга Дюма не претендует на историческую правду. Вот ты говоришь, что ЮАР кровожадная страна. А кардинала Ришелье после смерти забальзамировали и положили в склеп в церкви университета Сорбонны, и через полтора века во время Французской революции его забальзамированное тело выволокли на площадь, гильотинировали, а голову установили на бульваре Святого Михаила!

— В «Трех мушкетерах» об этом ни слова, — пошутил Отто.

— Кроме кардинала, я нашла куртизанку Мари Дюплесси. Но она, как и я, родилась в семье фермера, не получила никакого образования и сама добавила к фамилии «дю». У нее был роман с Александром Дюма-младшим, она стала прообразом героини «Дамы с камелиями».

— Никогда не понимал, почему дама именно с камелиями. Ведь камелии — это кусты, которые растут в саду…

— Потому, что у Мари Дюплесси был туберкулез и ей становилось дурно от запаха цветов. А камелии почти не пахнут. Она умерла молодой. И я подумала, что, если первые Дюплесси, которых я нашла, так плохо кончили, надо избавляться от фамилии. И после свадьбы взяла фамилию мужа, стала Крамер.

— Человек без корней, как выкопанное дерево.

— Знаешь, я бродила по Франции. Слушала ее, впитывала в себя. Пыталась представить, что останусь навсегда, но она казалась мне тюрьмой. Здесь, в ЮАР, в каждом доме и в каждой улице больше жизни, чем во всем Париже. Может, это генетический страх после того, как там вырезали моих предков?

— Не знаю. Мне, немцу, пережившему войну, странно говорить о семнадцатом веке. У нас еще не зажили свежие раны.

— Так ведь католики уничтожали моих предков точно так же, как русские уничтожали немцев.

— Тиана, ведь ты — историк, — упрекнул Отто. — И как историк должна иметь мнение о фашизме.

— У меня, конечно, есть мнение, но ты хочешь все упростить. Многие государства считают и апартеид фашизмом. А мы всего лишь окультуриваем черных, ведь немцы тоже только пытались окультурить русских.

Отто тяжело вздохнул в ответ, а потом сказал:

— Врач, к которому мы ездили с Джоном на крокодилью ферму, сказал, что смертность среди африканского населения ровно в три раза превышает смертность среди белого населения Йоханнесбурга.

— Так они сами виноваты. Ты бы видел, что они едят. У них даже есть поговорка: «Чем дешевле каша, тем больше живот!» — возразила Тиана.

— А Джон сказал мне, что во время протестов против введения обучения на языке африкаанс погибло больше пяти сотен человек, а в тюрьмах до сих пор сидят шесть тысяч!

— Ты защищаешь дикарей, которые чуть не пристрелили нас с тобой в Блантайре? — удивилась Тиана.

— Те дикари ничего не кричали про африкаанс. Они просто люди, заболевшие войной. Я говорю о тех, кто убит и посажен за то, что хотел учить детей на родном языке.

— На родном языке? Да ты хоть слышал их языки? — скривилась она. — На родных языках они разговаривают, как звери в джунглях! Вот сейчас приедешь в деревню и сам убедишься!

Они подъехали к деревне, когда стемнело. Черные дети окружили машину, начали стучать по ней ладошками и выпрашивать монетку. Тиана предупредила, что давать нельзя ни одному, иначе прибегут еще сто человек, и будут клянчить до утра.

33